Неточные совпадения
Теперь сделаю резюме: ко дню и часу моего выхода после болезни Ламберт стоял на следующих
двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать
тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним
словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи, то есть самого документа.
В существенном же явилось одно показание панов, возбудившее необыкновенное любопытство следователей: это именно о том, как подкупал Митя, в той комнатке, пана Муссяловича и предлагал ему три
тысячи отступного с тем, что семьсот рублей в руки, а остальные
две тысячи триста «завтра же утром в городе», причем клялся честным
словом, объявляя, что здесь, в Мокром, с ним и нет пока таких денег, а что деньги в городе.
А надо лишь то, что она призвала меня месяц назад, выдала мне три
тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я… это было именно в тот роковой час моей жизни, когда я… ну, одним
словом, когда я только что полюбил другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку… я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в
два дня половину этих проклятых трех
тысяч, то есть полторы
тысячи, а другую половину удержал на себе.
На вопрос прокурора: где же бы он взял остальные
две тысячи триста, чтоб отдать завтра пану, коли сам утверждает, что у него было всего только полторы
тысячи, а между тем заверял пана своим честным
словом, Митя твердо ответил, что хотел предложить «полячишке» назавтра не деньги, а формальный акт на права свои по имению Чермашне, те самые права, которые предлагал Самсонову и Хохлаковой.
Но не прошло
двух недель, как цена сразу поднялась на
два рубля с мешка, — другими
словами, подожди он
две недели, и это дало бы шестьдесят
тысяч чистого барыша.
Вы увидите изумительную девушку, да не одну,
двух, даже трех, украшение столицы и общества: красота, образованность, направление… женский вопрос, стихи, всё это совокупилось в счастливую разнообразную смесь, не считая по крайней мере восьмидесяти
тысяч рублей приданого, чистых денег, за каждою, что никогда не мешает, ни при каких женских и социальных вопросах… одним
словом, я непременно, непременно должен и обязан ввести вас.
— А ты в
тысячу раз всех милее, — отвечал грустный Алеша. — Иван Петрович, мне нужно вам
два слова сказать.
Слева от меня О-90 (если бы это писал один из моих волосатых предков лет
тысячу назад, он, вероятно, назвал бы ее этим смешным
словом «моя»); справа —
два каких-то незнакомых нумера, женский и мужской.
Забиякин. Оно, коли хотите, меньше и нельзя. Положим, хоть и Шифель: человек он достойный, угнетенный семейством — ну, ему хоть три
тысячи; ну,
две тысячи… (Продолжает шептаться, причем считает на пальцах; по временам раздаются
слова:
тысяча…
тысяча…
тысяча.)
— Давай же кончать. В
два слова…
тысячу рублей?
Призовите его, обласкайте, скажите несколько прочувствованных
слов — и вы увидите, что он сейчас же съедет на десять
тысяч, а может быть, и на
две!
Павел Владимирыч вздрогнул, но молчал. Очень возможно, что при
слове «капитал» он совсем не об инсинуациях Арины Петровны помышлял, а просто ему подумалось: вот и сентябрь на дворе, проценты получать надобно… шестьдесят семь
тысяч шестьсот на пять помножить да на
два потом разделить — сколько это будет?
Наркис. Истинно! Нешто первый раз!
Две принесет, только б ей как у мужа спроворить. Страсть как любит! Говорю тебе, друг ты мой единственный, ужасно как любит, и
слов таких нет. Вот недавно
две тысячи своими руками принесла. Я сейчас, друг мой единственный, под подушку в ящик… ключом щелк, а ключ на крест. Вот и нынче, как приеду, велю
тысячу принести, — и сейчас в ящик и щелк; потому я хочу, друг мой любезный, в купцы выходить. Так я себя понимаю, что мне надо. А вот что, друг милый, мне еще бы…
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными
словами и даже не подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали
две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из
тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с глазами нищенки! вообразите
два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
На этих немногих
словах Любослов основывает свое мнение о древности славянского языка, простирающейся далее
двух тысяч лет.
Константин. Это точно, это ты правду говоришь. И не верь мне на
слово никогда, я обману. Какое я состояние-то ухнул — отобрали все. А отчего? Оттого, что людям верил. Нет, уж теперь шабаш; и я людям не верю, и мне не верь. Ты на совесть мою, пожалуйста, не располагайся; была когда-то, а теперь ее нет. Это я тебе прямо говорю. Бери документ! Хочешь две-три
тысячи, ну, хочешь пять?
Советник. Однако ежели у кого есть
две тысячи душ, то, мне кажется, они все пороки наградить могут.
Две тысячи душ и без помещичьих достоинств всегда
две тысячи душ, а достоинствы без них — какие к черту достоинствы; однако, про нас
слово, чудно мне, что ты мог так скоро выходить свое дело и, погнавшись за ним, не растерял и достальное.
Я удостоверен, что они были получены Гоголем, потому что в одном своем письме Погодин очень неделикатно напоминает об них Гоголю, тогда как он дал честное
слово нам, что Гоголь никогда не узнает о нашей складчине; но вот что непостижимо: когда финансовые дела Гоголя поправились, когда он напечатал свои сочинения в четырех томах, тогда он поручил все расплаты Шевыреву и дал ему собственноручный регистр, в котором даже все мелкие долги были записаны с точностью; об этих же
двух тысячах не упомянуто; этот регистр и теперь находится у Шевырева.
Прохор Прохорыч. Как вам угодно-с!.. (Идет к дверям, но снова, однако, приостанавливается и обращается к Дурнопечину.)Еще
два слова, Николай Михайлыч: угодно вам дать нам отступного пятнадцать
тысяч — бог с вами, хоть мы и обижены будем, зато дела между нами не затеется.
Через час я и Нелюбов были уже опять в саду и заказывали себе чудовищный завтрак, а через
два часа вся труппа чокалась со мною шампанским и поздравляла меня. Честное
слово: это не я, а Нелюбов пустил слух, что мне досталось наследство в шестьдесят
тысяч. Я не опровергал его. Валерьянов потом клялся, что дела с антрепризой ужасно плохи, и я подарил ему сто рублей.
Куницын(наивно). Деньги эти у меня, брат, бургмейеровские. Помнишь, он обещался меня поблагодарить, если
слова мои оправдаются; а сегодня поутру вдруг подают мне пакет, с виду ничего особенного не обещающий; распечатываю его… Вижу: деньги!.. Пересчитал —
две тысячи рублей и коротенькая записочка, что это от господина Бургмейера, — кратко, деликатно и благородно!
Сказамши посланной, что к вечеру доставлю, пошел по всем своим прежним приятелям занимать; заверяю их, что будто бы на дело хорошее беру и что завтра же по долгам должен получить
две тысячи, но всеми этими
словами тешил только сам себя; все мы, подрядчики, друг друга знаем по пальцам.
Глагольев 2. Что за глупости? С какой стати я буду врать? Спроси ее самое, если не веришь! Как только ты ушел, я вот на этой самой скамье шепнул ей два-три
слова, обнял, чмокнул… Попросила сначала три
тысячи, ну а я поторговался и сошелся на
тысяче! Дай же мне
тысячу рублей!
В надежде на получение
двух тысяч целковых оренбургский бай сдержал
слово, данное им покойному Марку Данилычу, а потом Патапу Максимычу, сдержал его даже раньше договоренного срока.
За
две редких иконы, десятка за полтора редких книг и рукописей Чубалов просил цену умеренную — полторы
тысячи, но Марко Данилыч только засмеялся на то и вымолвил решительное свое
слово, что больше семисот пятидесяти целковых он ему не даст.
«Напрасно я ее, бедняжку, обескуражил сегодня… — думает он. — Зачем я наговорил ей столько жалких
слов? Она, правда, глупенькая у меня, нецивилизованная, узенькая, но… ведь медаль имеет
две стороны и audiatur et altera pars… [да будет выслушана и другая сторона… (лат.)] Быть может,
тысячу раз правы те, которые говорят, что женское недомыслие зиждется на призвании женском… Призвана она, положим, мужа любить, детей родить и салат резать, так на кой чёрт ей знания? Конечно!»
Их было
тысячи две, И я этот кунштюк преодолел, — сдал все
слова: папа спрашивал меня то с немецкого на русский, то с русского на немецкий, и
слова, которые я знал, вычеркивал из списка, остальные я должен был сдать еще раз.
— Давай мне
две тысячи рублей и предоставь устроить это дело. Даю тебе
слово, что ты никогда более об ней не услышишь.
Николай в
два слова купил за 6
тысяч 17 жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Улицы в городе увидели — опять все удивились, точно двести
тысяч выиграли; городовой на углу стоит (даже еще знакомый) — опять все заахали от изумления и радости! Как будто от
двух слов Вильгельма: «война объявлена» все это должно было провалиться в преисподнюю: и котенок, и улица, и городовой; и самый язык человеческий должен был замениться звериным мычанием или непонятным лопотом. Какие дикие вещи могут представиться человеку, когда он испугался!